Поворот к лучшему - Страница 29

Он посмотрел на часы. Четыре. На планете Джулия время пить чай. Ему вспомнился теплый, ленивый вечер прошлого лета, проведенный в грантчестерском «Фруктовом саду», когда, напившись чаю, они с Джулией растянулись в шезлонгах под деревьями. Они навещали сестру Джулии, по-прежнему жившую в Кембридже; встреча вышла короткой и неловкой, и Амелия отказалась с ними «чаёвничать». Словечко Джулии. В ее лексиконе была «тьма-тьмущая» старомодных выражений — «мировой», «опаньки», «божечки», — явившихся как будто из довоенного девичьего ежегодника, а не из собственного прошлого Джулии. Для Джексона слова имели строго утилитарную функцию, они помогали добраться в нужное место и объяснить что и как. Для Джулии каждое слово обладало непостижимой эмоциональной нагрузкой.

Естественно, «послеполуденный чай» было одним из любимейших выражений Джулии. («Эти слова хороши и по отдельности, но вместе им просто цены нет».) Обычно оно сопровождалось шлейфом из цветистых определений вроде «восхитительный», «вкуснейший» и «божественный».

Также она была неравнодушна к «выпечке с пылу с жару», «осеннему равноденствию» и «угольно-черному» (загадка). Она говорила, что есть слова, заставляющие ее «мурлыкать от удовольствия»: «ром», «вульгарный», «blanchisserie» «фортель», «коварный», «сокровище», «дивертисмент». Отдельные поэтические строки: «Кораллом стали кости в нем» и «Они утекли — те, кто раньше искал моей дружбы» — приводили ее в сентиментальный экстаз. Заслышав «Аллилуйя» из «Мессии» Генделя, она принималась всхлипывать; «Лесси, вернись» (весь фильм, от первой минуты до финальных титров) вызывал такую же реакцию. Джексон вздохнул. Джексон Броуди — вечный победитель шоу «Мистер и миссис».

В кармане пчелой зажужжал телефон. Джексон всмотрелся в экран — все равно нечего делать, надо бы сходить проверить зрение. Сообщение от Джулии: «Как ты там? приглос на р моута вечером в нашей кассе! Чмоки Джулия хххххххххххх». Джексон понятия не имел, что она имела в виду, но при мысли о том, как она набирала все эти x-поцелуи, почувствовал прилив нежности.

Он уже собирался возвращаться, но тут взгляд зацепился за что-то лежащее на камнях, у бетонных развалин поста наблюдения. На секунду ему показалось, что это просто куча тряпья, он надеялся, что это куча тряпья, но всего через один пропущенный удар сердца Джексон понял, что это вынесенное на берег приливом тело. Останки или остатки?

Молодая женщина, джинсы и спортивная майка, босая, длинные волосы. В нем автоматически заговорил полицейский: «Вес — сто двадцать фунтов, рост — пять футов шесть дюймов», хотя насчет роста это была догадка: женщина лежала в позе зародыша, подтянув колени к животу, словно уснула на каменном ложе. Если бы она была жива, он бы тут же подумал: «Какое потрясающее тело», но на языке смерти это звучало как «хорошая фигура» — точеная и асексуальная, будто холодная мраморная статуя в Лувре.

Утопленница? Свежак, а не «поплавок», что успел опуститься на дно, а потом всплыл кошмаром склизкой, вздувшейся плоти. Хорошо, что одета. Нагота однозначно указывала бы на другой сценарий. Джексон сполз с травы на камни, скользкие от водорослей и облепленные ракушками. На теле не было никаких видимых повреждений: ни следов удушения, ни ран на голове, ни дорожек от уколов, ни татуировок, ни родимых пятен, ни шрамов — она была как чистый холст, если не считать маленьких золотых крестиков в ушах. Ее приоткрытые зеленые глаза были подернуты смертной пеленой и пусты, что у той статуи.

Из чашечки бюстгальтера выглядывала карточка, похоже визитка. Бледно-розовая, точно лоскут сморщенной мокрой кожи. Джексон аккуратно вытащил ее двумя пальцами. Черная надпись «Услуги — Сделаем Все, Что Пожелаете!» и телефонный номер, мобильный. Проститутка? Стриптизерша? Хотя, может, «Услуги» — благотворительная организация, которая помогает старушкам закупать продукты. Уж наверняка, цинично подумал Джексон.

Он дотронулся до ее щеки, сам не зная почему, ведь она была безнадежно мертва. Может, ему хотелось, чтобы она почувствовала дружеское прикосновение, знала, что между моментом ее безвременной смерти и встречей со скальпелем патологоанатома кто-то ей посочувствовал. Девушку и ботинки Джексона окатило волной. Труп лежал ниже линии прилива, придется подтянуть его повыше. Еще одна волна. Надо действовать быстро, иначе прилив утащит девушку обратно в море. Прилив? Выпрямившись и оглянувшись на дорогу, Джексон заметил, что расщелины между камнями заполняются водой, а песок с галькой почти исчезли. «Скоро прилив!» — сказала птицелюбка. Не «отлив», как ему почему-то послышалось. Черт!

По ботинкам Джексона прошлась очередная волна. Если он не пошевелится, то застрянет здесь. Он вытащил мобильник и набрал три девятки, но телефон только тихо попискивал — сигнала не было. Джексон вспомнил про фотоаппарат в кармане, — по крайней мере, он сможет показать полиции, где нашел тело. Он быстро сделал снимок — не слишком обычный для туриста, — и на этом с фотографией пришлось покончить: вода поднималась так быстро, что Джексону пришлось зайти в море по щиколотку, чтобы схватить девушку. Но как только ему это удалось, набежала волна посильнее и потащила тело на глубину. «Твою ж мать», — подумал Джексон. Он отшвырнул фотоаппарат, скинул куртку и бросился в ледяную серую воду. Холод был поразительный, а волны — мощнее, чем казались на первый взгляд. Джексон сомневался, что среди его кельтских предков были мореплаватели. Он хорошо плавал, но вода не его стихия, ему нравилась земля, твердая почва под ногами.