Поворот к лучшему - Страница 19

К оглавлению

— Девочки, — вдруг заявил еще один, — нужно снять девочек.

Остальные поддержали эту идею с пугающим энтузиазмом.

— Стриптиз! — Ричард прыснул, как подросток.

— Прости, Мартин, — сказал другой. — Извини, что мы так выпячиваем свою гетеросексуальность.

— Вы думаете, что я гей? — удивился Мартин.

Все повернулись к нему, словно он впервые сказал что-то интересное.

— В этом нет ничего такого, Мартин, — сказал Ричард. — Все мы геи.

Мартин поспорил бы с этим смехотворным заявлением, но он только что обнаружил, что жует кусок курятины из своего «овощного бирьяни». Он незаметно вытащил мясо изо рта и положил на край тарелки. Хрящеватые останки бедной замученной птицы, которую накачивали гормонами, антибиотиками и водой где-то в далекой стране. Он почти готов был ее оплакать.

— Мартин, все в порядке, — сказал Ричард Моут и похлопал его по спине. — Здесь все свои.

Ричард сообщил, что оставил ему в кассе билет на радиошоу (не спросив, хочет ли он, собственно, туда пойти), но, когда Мартин обратился к безразличной девице за стойкой, та спросила у второй безразличной девицы: «Ты видела пригласительные на имя Ричарда Моута?» Вторая девица состроила гримасу и оглянулась по сторонам, а первая снова уставилась в монитор.

Мартин поймал себя на том, что рассматривает афишу — снимок кривляющегося Ричарда крупным планом. И подпись: «КОМИЧЕСКАЯ ВИАГРА ДЛЯ МОЗГОВ». Мартин подумал, что звучит скорее отталкивающе, нежели завлекательно.

Никаких дальнейших действий от барышень не последовало, и тогда Мартин указал на хлипкую деревянную «голубятню» для корреспонденции на задней стене: под каждой ячейкой была приклеена скотчем бумажка с именем, в ячейке «Ричард Моут» лежал белый конверт. Вторая безразличная девица прочитала имя на конверте. «Мартин Кэннинг?» — подозрительно спросила она и, не дожидаясь подтверждения, протянула ему конверт. Он проверил билеты и нашел на одном из них наспех накарябанное послание: «Твоя машина перед „Макбетом“ на Лит-уок, привет, Р.».

— Я могу войти? — спросил он, и первая девица, не отрывая взгляда от монитора, ответила:

— Нет, вы должны встать в очередь.

— Спасибо.

Он так и не удостоился их внимания, точно был невидимкой.

И он встал в очередь. А потом из «хонды» вылез громила с бейсбольной битой.

7

Джексон пробирался по Королевской Миле через пестрящую шотландской клеткой толпу, пока не очутился у Замка, вздымавшегося на вершине вулканической скалы, подобно катарской твердыне. Купив билет, он пошел по эспланаде мимо высоченных подмостков для Эдинбургского парада военных оркестров. Джулия завидовала, что «на этих барабанщиков настоящий аншлаг» и билеты «на вес золота», впрочем, не успели они приехать в Эдинбург, как незнакомец на улице (назвавшийся волынщиком, хотя никакой волынки при нем не было) вручил ей контрамарки на парад. Она попыталась впихнуть их Джексону, но тот не мог представить себе ничего хуже, чем торчать два часа в сырой летней тьме, наблюдая претенциозный спектакль, который не имеет ничего общего с военной действительностью.

— Не думай о них как о военных, — сказала Джулия. — Это же просто театр. Волынки и барабаны, — зачитала она из программки, выданной самозваным волынщиком, — и шоу армейских мотоциклистов-каскадеров. Горские танцы? О, посмотри, даже танцы русских казаков. Здорово, правда?

— Нет.

Джексон не верил, что пьеса Джулии соберет хоть какую-то кассу, что найдутся желающие отдать настоящие деньги за то, чтобы увидеть «Поиски экватора в Гренландии».

Замок производил жуткое впечатление: снизу он казался прямо декорацией к шотландским легендам, но внутри этих грозных стен веяло холодной сыростью и обреченностью. (Отцу там наверняка нравилось.) Замок казался не столько воплощением инженерного замысла, сколько органическим образованием из тесаного камня и шероховатого черного базальта, махиной с кровавой историей. Джексон купил путеводитель, но аудиогида брать не стал — он терпеть не мог этот монотонный женский (всегда женский) голос, срыгивающий полупереваренную информацию. Вроде голоса в его спутниковом навигаторе («Джейн»). Он пробовал другие голоса, но ни один не подошел: французский был слишком сексуален, американский — слишком американист, что же касается итальянского… Даже если бы Джексон знал язык, он едва ли доверился бы указаниям итальянца. Потому он всегда возвращался к спокойным, но настоятельным интонациям Джейн, женщины, которая была уверена в своей правоте. Все равно что ехать с женой. С бывшей женой.

Он вспомнил, что взял у Джулии фотоаппарат, и сделал несколько снимков с крепостного вала. Джулия никогда не снимала пейзажи — в фотографиях без людей нет смысла, говорила она, — поэтому он попросил группу японских туристов щелкнуть его рядом с Часовой пушкой. Японцы пришли в страшный восторг и, прежде чем последовать, словно стайка мальков, за своим гидом, втиснулись в кадр вместе с Джексоном.

Джулия всегда широко улыбалась в камеру, как будто счастлива по уши. Некоторым это дано, некоторым — нет. Сам Джексон на фотографиях обычно выглядел хмуро. А может, и не только на фотографиях. Джулия как-то сказала ему, что в его манере держаться «есть что-то угрожающее»; такое восприятие собственной персоны его встревожило. Для снимка с японцами он постарался напустить на себя благодушный вид. На секунду ему стало завидно. Приятно, наверное, быть частью группы. Большинство считало его нелюдимом, но он подозревал, что комфортнее всего ощущал себя, когда принадлежал системе: сперва армии, затем — полиции. По мнению Джексона, значимость индивидуального начала была сильно завышена.